Мы вновь и вновь прошли через всю гамму американских придорожных ресторанов, от просте́цкого «Ешь!» с его оленьей головой (помню тёмный след длинной слезы у внутреннего угла стеклянного глаза), будто бы «юмористическими» цветными открытками с задницами, немецкого «курортного» типа, бумажками оплаченных счётов, посаженными на кол, леденцами в виде лилипутовых спасательных кругов, чёрными очками на продажу, рекламно-небесными видениями разных родов мороженного по стенам, половиной шоколадного торта под стеклом и несколькими отвратительно опытными мухами, извилисто и быстро ползущими по липкой сахарной сыпалке на мерзком прилавке; и до самого верхнего разряда, до дорогого кабарэ с притушенным светом, уморительно жалким столовым бельём, нелепыми официантами (бывшими каторжниками или подрабатывающими студентами), гнедой спиной киноактрисы, соболиными бровями её хахаля, да оркестром, состоящим из стиляг с саксофонами.
— Владимир Набоков, Лолита
На нее смотрели нахальные глаза, слишком молодые и слишком яркие, глаза не от этого добродушного, просте́цкого лица.
— Даниил Гранин, Зубр. Бегство в Россию
Есть такие – всем довольны… а вот у меня! – Андреев распахнул высокие створки просте́цкого фанерного шкафа, открыв две колонки некрашеных лотков.
— Иван Ефремов, Лезвие бритвы