Накануне весь вечер провозился я с ее буквами: по видимости – углы, нажи́мы, выгиб росчерка – все подлинно; по сути, чую, все лживо, поддельно.
— Сигизмунд Кржижановский, Тринадцатая категория рассудка
За спинами гостей, плющась по стене, из-под стекла – окантованные нажи́мы и разбеги угля и карандаша.
— Сигизмунд Кржижановский, Тринадцатая категория рассудка
Накануне весь вечер провозился я с ее буквами: по видимости – углы, нажи́мы, выгиб росчерка – все подлинно; по сути, чую, все лживо, поддельно.
— Сигизмунд Кржижановский, Тринадцатая категория рассудка
За спинами гостей, плющась по стене, из-под стекла – окантованные нажи́мы и разбеги угля и карандаша.
— Сигизмунд Кржижановский, Тринадцатая категория рассудка
И, минуя всех и все: усы, безусости, и подстольные нажи́мы ног, и подскатертные пожимы рук, – с лицом непреклонным как рок, жестом непреклонным как рок, – поверх голов, голубой и розовой – почти им на головы – с белым трехугольником рока на черной груди ( перелицованный туз пик) – на протезе руки и, на ней, подносе – служанка подает фрукты.
— Марина Цветаева, Проза