В самой гуще батумского порта, около таможни, там, где грязные турецкие кофейни, попыхивая угольками, выбросили на улицу табуретки с калья́нами и дымящимися чашками, там, где контора «Ллойд-Триестино», там, где персы спят на своих сарпинках в прохладных лавках, где качаются фелюги и горят маки турецких флагов, где муши с лицами евангельских разбойников тащат на спине чудовищные тюки с коврами и мучные мешки, где молодые коммерсанты нюхают воздух, там возвышается ящик портового участка: внутри пассаж, бывшее торговое помещение, с одной только единственной камерой, на разведку, для всех высылаемых – «откуда и зачем приехал».
— Осип Мандельштам, Век мой, зверь мой
Черные рабы двигались вереницами с дымящимися подносами, калья́нами и кувшинами в руках.
— Леонид Соловьев, Повесть о Ходже Насреддине
Вот - слепые окошечки с выставленными калья́нами, здесь вчера американские матросы убили сутенера чилийским приемом, то есть один из них, н**р, заложил себе в волосы бритву и с разбегу ударил головой.
— Алексей Толстой, Гиперболоид инженера Гарина. Аэлита. Похождения Невзорова, или Ибикус